Антон Кротков - Воздушный штрафбат. В небе заградотрядов нет…
– Хотите летать также? – поинтересовался после приземления у окруживших его восхищённых ребят инструктор. Все дружно выразили такое желание.
– Тогда учитесь строго выполнять азы лётной программы. Потом, в бою вам будет не до академической точности. Там некогда следить за приборами и заботиться о том, чтобы боевой разворот вышел точно, как прописано в учебнике. Чтобы уцелеть, необходимо постоянно следить за товарищами и противником, а пилотировать «на автомате». Но чтобы освободить голову для боя, у вас не должно быть проблем с управлением самолётом.
***
Борис был зачислен в группу первоначального лётного обучения. Первые полтора месяца занятия проходили только в классах. Курсанты аэроклуба изучали материальную часть самолёта У-1, аэродинамику, тактику воздушного боя, метеорологию.
Затем по программе надо было выполнить два прыжка с парашютом. Это было испытание для людей с крепкими нервами. Для прыжков использовался всё тот же двухместный учебно-тренировочный У-1. Курсант с надетым парашютом садился в переднюю кабину, самолёт набирал высоту. Надо было по команде инструктора, вылезти на крыло, и, сильно оттолкнувшись, прыгнуть. Причём автоматикой принудительного раскрытия парашюты оборудованы не были, так что курсант должен был сохранять достаточно самообладания, чтобы в нужный момент дёрнуть за вытяжное кольцо. Несколько ребят из их группы так и не сумели перебороть свой страх, и им пришлось распрощаться с мечтой о небе.
И вот начались полёты. Борис до мельчайших подробностей помнил тот день. Ярко светило солнце, ветра почти не было. Авиаторы в таких случаях говорят: «Погода миллион на миллион».
Курсанты выстроены в шеренгу. Инструктор обходит строй, выбирая кандидата на первый ознакомительный полёт. Вот он останавливается напротив Бориса и командует:
– Во вторую кабину, марш!
Взволнованный юноша бросается к самолёту, чувствуя спиной завистливые взгляды остающихся на земле ребят. Забравшись в кабину, начинает торопливо пристёгивать ремни, искать глазами, куда присоединить шланг переговорного аппарата. Но замки почему-то отказываются срабатывать, а хорошо освоенная в учебном классе кабина кажется незнакомой. Спина становиться мокрой от пота. «Только спокойно! Главное не спешить, чтобы ничего не напутать» – заклинает себя Борис, боясь, что за какую-нибудь оплошность суровый Лапатуха передумает брать его с собой.
Легко вскочив на крыло, инструктор бросает оценивающий взгляд в курсантскую кабину:
– Готов?
Борис утвердительно кивает головой, стараясь ничем не выдать охватившего его волнения. Хотя в голове теснятся тревожные мысли: как встретит его небо? Не поймёт ли он, что совершенно не способен к полётам.
Прогрев мотор, Лапатуха показывает руками механику, чтобы тот убрал из-под колёс тормозные колодки. Покачиваясь, машина катится к стартовым флажкам. Борис видит столпившихся на краю взлётно-посадочной полосы ребят. Многие ободряюще машут ему. Но Нефёдов так напряжён и сконцентрирован на предстоящем самом важном в своей жизни испытании, что с трудом изображает на лице некое подобие улыбки и отвечает на пожелание удачи коротким нервным жестом.
Следует стремительный разбег и вот оно – незнакомое чувство полёта. Трава взлётной полосы, белые постройки аэроклуба проваливаются под крыло. Самолёт набирает высоту 300 метров, забирается на 1000. Стрелка высотомера продолжает ползти по циферблату, пока не останавливается возле отметки 2000. Здесь однообразный гул мотора воспринимается иначе, словно он звучит посреди торжественного пустынного безмолвия. В переговорном устройстве раздаётся голос инструктора:
– Держись за ручку управления и смотри, как я буду пилотировать.
Вспотевшими от напряжения ладонями Борис берёт штурвал. Словно пробуя курсанта на прочность, инструктор делает энергичный крен. Нефёдов чувствует, как кровь из ног устремляется в голову. Возникает незнакомое – не слишком приятное, хотя, впрочем, вполне терпимое чувство дискомфорта. Машина начинает заваливаться на крыло, готовясь перевернуться. Лапатуха обрушивает самолёт в стремительное пике. И тут же начинается каскад фигур высшего пилотажа: боевые развороты, виражи, горки. Временами у Нефёдова темнеет в глазах от перегрузок, и, тем не менее, его охватывает восторг. Сразу проходит напряжение и страх. После петли Нестерова Борис даже начинает петь. Лётчик одобрительно смотрит на него в зеркальце заднего вида…
Вечером по дороге домой Лапатуха признался Борису, что специально, в виде исключения устроил ему в первом же вывозном вылете жёсткий экзамен с воздушной акробатикой, так как до сегодняшнего дня сомневался, выйдет ли из «московского мальчика» толк:
– Ты уж извини меня за прямоту, но не очень-то я верю в наследственность в нашем ремесле. Но ты, парень, ничего, – не без способностей.
С этого дня инструктор стал всерьёз заниматься с Борисом. Каждый день начинался в половине пятого утра. Быстро одевшись, они выходили во двор маленького аккуратного домика, делали гимнастику. Разогретые и окончательно проснувшиеся бежали к морю: полчаса плавали. После физподготовки начиналось самое главное – наземная отработка техники пилотирования самолёта. Со стороны такие уроки могли показаться странным колдовским танцем: взрослый мужчина и юноша гуськом перемещались друг за другом по песчаному пляжу, причём молодой «танцор» тщательно повторял за старшим «шаманом» все его замысловатые «па».
– Выполняя переворот, энергичней работай педалями и ручкой, – с помощью воображаемых органов управления самолётом Лапатуха показывал, как именно необходимо выполнять такой манёвр. Борис старательно копировал действия наставника, добиваясь нужной координации и чёткости движений…
Иногда такие «авиационные» уроки заменялись боксёрскими спаррингами. Инструктор оказался отличным боксёром. Легко передвигаясь на мягких ногах, он наносил Борису болезненные серии ударов в корпус. Когда молодой человек кривился от боли, или пытался переждать, пока восстановиться дыхание после пропущенного в солнечное сплетение сильного оперкота64, инструктор продолжал колотить его тяжёлыми дробными ударными очередями, приговаривая:
– Вот тебе наука! Учись терпеть, салага. Продолжай двигаться через «не могу»… Это всего лишь кожаные перчатки, а в бою за ошибку в маневрировании получишь свинцовым горохом и стальными осколками. Запомни: это раненный пехотинец может вжаться в траву, заползти в какую-нибудь воронку и там дожидаться медсестру. А лётчик, пуская кровавые пузыри и запихивая кишки обратно в разорванное брюхо, должен ещё успеть выбраться из кувыркающегося горящего самолёта, и не потерять сознание пока не раскроется парашют…
Ещё умом не понимая своей избранности, Борис инстинктивно почувствовал в новом опекуне – Мастера, каждое слово и жест которого необходимо впитывать жадной губкой. Даже сидя за столом после окончания очередного утреннего урока, Борис внимательно следил за тем, как хозяин дома ласково и даже как будто боязливо разговаривает со своей властной супругой, принимая у неё стакан молока и тарелку с супом, как неторопливо и обстоятельно ест.
Постепенно Нефёдов начал понимать, что внешняя мягкость и застенчивость учителя каким-то образом взаимосвязаны и дополняют его взрывной темперамент. Словно мотор истребителя, который большую часть полёта работает в штатном режиме и только в бою используется на максимальных оборотах форсажа, этот спокойный в быту человек тоже умел в нужный момент выплеснуть накопленный энергетический потенциал.
Пройдёт совсем немного времени, и Борис осознает, как фантастически ему повезло с первым учителем. Бывший шеф-пилот крупного авиационного завода, ушедший с испытательной работы из-за ссоры с начальством, Степан Лапатуха обладал феноменальным лётным талантом. Несмотря на свою сутулость, какую-то внешнюю нескладность, а может быть именно благодаря ей, он физически был «сконструирован» природой таким образом, что оказавшись в кабине самолёта фактически становился естественным продолжением его механизмов…
***
По договорённости с начальником аэроклуба Лапатуха дополнительно занимался с Борисом по индивидуальной программе. Летали они очень много. Уже через полтора месяца такого интенсивного тренинга Степан Сергеевич добился, чтобы Нефёдову разрешили первый самостоятельный полёт. На инструкторское место «посадили» «Иван Иваныча» – мешок с песком – для правильной центровки самолёта. Лапатуха дал последние наставления Борису. Перед тем, как спрыгнуть с крыла на землю наставник неожиданно предупредил сидящего в кабине Нефёдова, чтобы тот был максимально внимателен и не торопился, ибо за его полётом будет наблюдать начальник аэроклуба и специально приглашённый Лапатухой представитель приёмной комиссии лётного училища.
